В узком проходе между коек отжимался рядовой Львов. Деды и черпаки сидели рядом и давали счет: "Раз-два! Раз-два!"
В углу казармы зам. ком. взвода сержант Патрушев избивал поясным ремнем Фомина.
Фомин коротко вскрикивал при каждом ударе.
У окна, на одной из коек второго яруса сидел кто-то из духов и следил за входом в казарму, чтобы, при приближении дежурного по части, крикнуть "Палево!"
Рядом со мной - "раз-два, раз-два". А из угла - "А..., А..."
В комнате для умывания двое молодых стирали дедам х/б, а еще двое сушили утюгами в бытовке уже постиранное.
Львов уже не мог отжиматься на дрожащих руках и просто лежал на полу.
Черпак Огнев, встав ему на спину, кричал: "Два! Два, Львов!"
Львов вывернулся из-под него, выскочил на взлетку (широкий проход между коек вдоль всего спального помещения), схватил табуретку и начал крутить её вокруг себя. "Аааа, не подходи!"
Из угла доносилось - "А... А..."
Деды разом накинулись на Львова, вмяли его в пол, потоптали, и скомандовали ему "Отбой".
Львов, размазывая по лицу кровь, поковылял к койке.
Огнев, вспоминая, произнес: «Кто там у нас следующий? Томский, подъем!»
Томского сдернули с койки. «Упор лежа принять!»
Патрушев, озверев от своего всесилия и беззащитности жертвы, перехватил ремень и начал бить Фомина бляхой.
Тот уже не вскрикивал, а только кхекал...
…
Это была обычная, ничем не примечательная ночь весны восемьдесят третьего года в казарме третьей роты в/ч № 30223.
Интересно, - как там сейчас ребятам служится.
Journal information